Журнал «Юность» - Журнал `Юность`, 1973-2
Повесть Симонова принадлежит к тем произведениям, которые находятся у истока нашей художественной прозы, посвященной Великой Отечественной войне. Многое, о чем пишет здесь Симонов, сказано было в литературе впервые. Некоторые конфликты, характеры, ситуации, запечатленные в повести, станут в дальнейшем предметом пристального художественного исследования, а иногда и «доследования» в произведениях других писателей и самого Симонова. Это была одна из первых книг, в которых описательность уступала место анализу, художественному исследованию действительности. И кто бы впоследствии ни писал об этой исторической битве, вольно или невольно, намеренно или не отдавая себе в этом отчета, он так или иначе соприкасался с симоновской повестью. Так или иначе, развивая какие-то её мотивы или оспаривая их, по-своему решая поставленные в ней проблемы или отталкиваясь от них…
Когда повесть «Дни и ночи» была опубликована, успех её иногда объясняли ещё не утоленным интересом читателей к событиям сталинградской эпопеи. Действительно этот интерес был огромен. Действительно, мы сегодня много больше знаем о них, чем тогда: уже существует очень большая литература о Сталинградской битве — военно-историческая, и мемуарная, и художественная, — немало здесь книг глубоких, серьёзных, заслуживающих внимания читателей и получивших читательское признание. Но книги о Сталинграде, написанные после «Дней и ночей», не затмевают повести Симонова, каково бы ни было её историко-литературное значение, куда важнее, что и сегодня она читается с неослабевающим интересом, что она полностью сохранила силу непосредственного эмоционального воздействия…
И вновь мы слышим бесконечный грохот бомбежки и захлебывающееся тарахтение автоматов, вновь видим черные тучи дыма и пыли, закрывающие солнце. Но постепенно в этом грохоте и дыме мы начинаем различать лица людей, слышать их голоса.
Да, это они, о ком рассказал нам Константин Симонов, стояли насмерть в Сталинграде, где всё горело — дома, земля, камень…
БОРИС ПАНКИН
ВРЕМЯ ЗВОНКО И КОРОТКО
ПОБЕСЕДУЕМ ЗАПРОСТО…
Фесколько лет назад свой газетный очерк о «Студенческих тетрадях» Марка Щеглова, опубликованных в журнале «Новый мир», я закончил словами: «Сколько за последние годы опубликовано у нас потрясающих человеческих свидетельств, документов эпохи!.. Достаточно просто расположить их в хронологическом порядке, и мы получим историю страны в судьбах, характерах, личностях, написанную ими самими. И эта беспристрастная летопись сослужит добрую службу не одному еще молодому поколению».
Прошло немного времени, и издательство «Молодая гвардия» предприняло попытку реализовать эту идею. В серии «Тебе в дорогу, романтик» вышла тогда книга «Из дневников современников», вместившая в себя почти два десятка документов, в которых проходит перед нами в лицах, событиях, в радостях и страданиях, драматизме и свершениях неповторимое, ни на что не похожее время наше — от революции до сегодняшних дней. Время, которое всё чаще, всё настойчивее и всё с большей уверенностью называют во всех уголках планеты началом новой эры.
Книга «Из дневников современников», конечно, лишь эскиз той антологии характеров, которая могла бы быть создана да и создается уже. Лишь приглашение к путешествию, где спутниками нашими становятся известные и неизвестные, но обязательно замечательные люди нашей эпохи.
Сборник «Молодой гвардии» вышел уже семь лет назад. За это время многие из документов, представленных в нем в отрывках, были опубликованы полностью. Выходят новые и новые книги биографической, документальной прозы. Большая, благородная работа продолжается.
И для литературной критики нелишним будет, думается, вновь и вновь возвращаться к этому неброскому, не предназначенному, казалось бы, для широкого чтения роду литературы — дневникам и письмам. Возвращаться, чтобы поразмыслить как над отдельными произведениями, так и над тем, что их связывает.
Как писал Сергей Чекмарев своим сестрам и братьям. — «А теперь, друзья, откинем все расчеты и побеседуем запросто перед листом белой бумаги, за чашей чернил».
…И во времена великих событий, счастливых или драматических, и в пору кажущегося затишья люди живут по-разному: одни — борьбой, свершениями, накалом страстей, другие — скукой, завистью, томлением, робостью.
Жизнь, деятельность, творчество людей, о которых пойдет здесь рассказ, — это необъявленный бунт против обывательского миропонимания, красноречивый укор ему. «Время звонко и коротко» — вот их жизнь, облеченная в эту стреляющую фразу, произнесенную студентом Сергеем Чекмаревым в 1929 году.
«Современность даже и своих великих выслушивает рассеянно», — справедливо заметил один наблюдательный польский писатель. Так и о величии собственной эпохи многие узнают, лишь когда она минет, по книгам да учебникам.
«Мне лично, — писал в «Комсомольскую правду» один молодой читатель из Львова, — хотелось бы больше знать о людях, живших до нас и сумевших прожить жизнь достойно. Ничто ведь так не убеждает, как то, что «кто-то сумел». Они должны помочь мне, эти люди, прошедшие путь борьбы, испытаний и страданий. И порой мучит мысль, а почему я так мало чувствую их боль? И хочу знать, что за жажда мучила Толстого? Как смотрели на мир декабристы и последовавшие за ними жены? Отчего так страдал Блок? Вдруг люди до меня нашли ответы на проклятые «почему»?».
Как видим, перечисляя тех, кто мог бы быть для него примером, читатель называет имена общеизвестные. Людей, чья жизнь, деяния в общем-то достаточно изучены, чей образ для нас пленителен, впечатляющ, но одновременно и очень далек, отдален не только временем, но и величием своим — неоспоримым и недосягаемым. Конечно, перечень этот можно назвать случайным. Могли быть и другие, того же масштаба, имена. Но ведь известно, что и в случайностях проявляет себя закономерность.
В данном случае состоит она в том, что нам бывает легче узнать, услышать, прочитать о чьем-то величии, чем угадать его самим. Оттого-то и круг имен, которые мы в таких случаях называем, часто узок и привычен. Оттого и великое, как ни стремимся мы его постичь, приобщиться к нему, часто существует как бы отдельно от нас, вне пределов досягаемости.
Теперь нам предстоит познакомиться с людьми и именами, которые, за одним исключением, вовсе не так известны, как те, что назвал читатель из Львова.
А для многих, может быть, и совсем неизвестны. Они немногое успели сделать, эти люди, а некоторые из них — и всего-то, что рассказать о себе. Но посмотрим, быть может, и их пример и их наследство помогут нам ответить на многие вопросы. Тогда и они пополнят в нашем сознании славную когорту тех, «кто сумел».
Документы эти отмечены необыкновенной цельностью мировосприятия, упоенностью окружающим, верой в истинность и нужность того главного, что происходит в жизни, в правильность, осмысленность собственного поведения. И очень соблазнительным покажется для иного современного читателя, который, естественно, знает сегодня многое из того, что не знали и не могли знать авторы дневников, — увидеть в их строках следы наивности, близорукости, ограниченности.
Легко быть мудрым задним числом. Этим качеством в избытке, кажется, обладают мещане, и обыватели всех времен и народов, те, кто сам не способен ни к творчеству, ни к деянию, ни к подвигу. Вот эта истинная ограниченность способна обернуться чем угодно — нигилизмом «прогрессивного» недоучки, легковерием равнодушного профана и самодовольной напыщенностью ученого педанта, начетчика, для которого вся история мысли и творчества людей — лишь унылый ряд последовательно сменяющих друг друга заблуждений и ошибок. «Учёный малый, но педант» будет скрупулезно перечислять то, до чего не дошёл, перед чем остановился, до чего не дотянулся, чего так и не смог понять тот или иной деятель давнего или недавнего прошлого. И в этом перечислении утонет, исчезнет то новое, яркое, неожиданное, что он собой явил, что открыл, создал, совершил.
Самое драгоценное для нас в дневниках и письмах Чекмарева, Щеглова, Головинского, о которых и пойдет речь, — это прежде всего не те или иные художественные их достоинства, не какая-либо гениальность их авторов, а дух времени, атмосфера, аромат эпохи, запечатленные современниками. Самое важное — печать искренности, непосредственности, правдивости, которой отмечена каждая строка в этих произведениях, предназначавшихся либо для себя, либо для самых близких и родных.
Да, живя сегодня, мы знаем многое, чего не знали жившие до нас. Мы, сегодняшние, знаем, например, что 12 апреля 1961 года в космос полетел человек и что был им советский летчик Юрий Гагарин. Ему же самому не довелось дожить до того дня, когда нога человека ступила на Луну. Циолковский создал теорию ракетоплавания, космических полетов. Но в отличие от любого посетителя ВДНХ сам он никогда в глаза не видел ни космической ракеты, ни реактивного самолета. Придет ли кому-нибудь в голову упрекнуть его в этом?
